Василий Тёркин. 24. От автора (Александр Твардовский)
← 23. Тёркин-Тёркин
Василий Тёркин автор Александр Твардовский
25. Дед и баба →
Дата создания: 1941—1945. Источник: Собрание сочинений. Издательство «Художественная литература». М.: 1966 OCR Кудрявцев Г.Г. • Книга про бойца
От автора
По которой речке плыть, — Той и славушку творить…
С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной, Не шутя, Василий Тёркин, Подружились мы с тобой.
Но ещё не знал я, право, Что с печатного столбца Всем придёшься ты по нраву, А иным войдёшь в сердца.
До войны едва в помине Был ты, Тёркин, на Руси. Тёркин? Кто такой? А ныне Тёркин — кто такой? — спроси.
— Тёркин, как же! — Знаем. — Дорог. — Парень свой, как говорят.
— Словом, Тёркин, тот, который На войне лихой солдат, На гулянке гость не лишний, На работе — хоть куда…
Жаль, давно его не слышно, Может, что худое вышло? Может, с Тёркиным беда?
— Не могло того случиться. — Не похоже. — Враки. — Вздор…
— Как же, если очевидца Подвозил один шофёр.
В том бою лежали рядом, Тёркин будто бы привстал, В тот же миг его снарядом Бронебойным — наповал.
— Пуля-дура… — А у нас Говорили, что фугас.
— Говорил насчёт победы. Мол, вперёд. Примерно так…
— Жаль, — сказал, — что до обеда Я убитый, натощак. Неизвестно, мол, ребята, Отправляясь на тот свет, Как там, что: без аттестата Признают нас или нет?
— Нет, иное почему-то Слышал раненый боец. Молвил Тёркин в ту минуту: «Мне — конец, войне — конец».
Если так, тогда не верьте, Разве это невдомёк: Не подвержен Тёркин смерти, Коль войне не вышел срок…
Шутки, слухи в этом духе Автор слышит не впервой. Правда правдой остаётся, А молва себе — молвой.
Нет, товарищи, герою, Столько лямку протащив, Выходить теперь из строя? — Извините! — Тёркин жив!
Жив-здоров. Бодрей, чем прежде. Помирать? Наоборот, Я в такой теперь надежде: Он меня переживёт.
Всё худое он изведал, Он терял родимый край И одну политбеседу Повторял: — Не унывай!
С первых дней годины горькой Мир слыхал сквозь грозный гром, Повторял Василий Тёркин: — Перетерпим. Перетрём…
Нипочём труды и муки, Горечь бедствий и потерь. А кому же книги в руки, Как не Тёркину теперь?!
Рассуди-ка, друг-товарищ, Посмотри-ка, где ты вновь На привалах кашу варишь, В деревнях грызёшь морковь.
Снова воду привелося Из какой черпать реки! Где стучат твои колёса, Где ступают сапоги!
Оглянись, как встал с рассвета Или ночь не спал, солдат, Был иль не был здесь два лета, Две зимы тому назад.
Вся она — от Подмосковья И от Волжского верховья До Днепра и Заднепровья — Вдаль на запад сторона, — Прежде отданная с кровью, Кровью вновь возвращена.
Вновь отныне это свято: Где ни свет, то наша хата, Где ни дым, то наш костёр, Где ни стук, то наш топор, Что ни груз идёт куда-то, — Наш маршрут и наш мотор!
И такую-то махину, Где гони, гони машину, — Есть где ехать вдаль и вширь, Он пешком, не вполовину, Всю промерил, богатырь.
Богатырь не тот, что в сказке — Беззаботный великан, А в походной запояске, Человек простой закваски, Что в бою не чужд опаски, Коль не пьян. А он не пьян.
Но покуда вздох в запасе, Толку нет о смертном часе. В муках твёрд и в горе горд, Тёркин жив и весел, чёрт!
Праздник близок, мать-Россия, Оберни на запад взгляд: Далеко ушёл Василий, Вася Тёркин, твой солдат.
То серьёзный, то потешный, Нипочём, что дождь, что снег, — В бой, вперёд, в огонь кромешный Он идёт, святой и грешный, Русский чудо-человек.
Разносись, молва, по свету: Объявился старый друг… — Ну-ка, к свету. — Ну-ка, вслух.
С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной, Не шутя, Василий Теркин, Подружились мы с тобой.
Но еще не знал я, право, Что с печатного столбца Всем придешься ты по нраву, А иным войдешь в сердца.
До войны едва в помине Был ты, Теркин, на Руси. Теркин? Кто такой? А ныне Теркин — кто такой? — спроси.
— Теркин, как же! — Знаем. — Дорог. — Парень свой, как говорят.
— Словом, Теркин, тот, который На войне лихой солдат, На гулянке гость не лишний, На работе — хоть куда…
Жаль, давно его не слышно, Может, что худое вышло? Может, с Теркиным беда?
— Не могло того случиться. — Не похоже. — Враки. — Вздор…
— Как же, если очевидца Подвозил один шофер.
В том бою лежали рядом, Теркин будто бы привстал, В тот же миг его снарядом Бронебойным — наповал.
— Пуля-дура… — А у нас Говорили, что фугас.
— Говорил насчет победы. Мол, вперед. Примерно так…
— Жаль, — сказал, — что до обеда Я убитый, натощак. Неизвестно, мол, ребята, Отправляясь на тот свет, Как там, что: без аттестата Признают нас или нет?
— Нет, иное почему-то Слышал раненый боец. Молвил Теркин в ту минуту: «Мне — конец, войне — конец».
Если так, тогда не верьте, Разве это невдомек: Не подвержен Теркин смерти, Коль войне не вышел срок…
Шутки, слухи в этом духе Автор слышит не впервой. Правда правдой остается, А молва себе — молвой.
Нет, товарищи, герою, Столько лямку протащив, Выходить теперь из строя? — Извините! — Теркин жив!
Жив-здоров. Бодрей, чем прежде. Помирать? Наоборот, Я в такой теперь надежде: Он меня переживет.
Все худое он изведал, Он терял родимый край И одну политбеседу Повторял: — Не унывай!
С первых дней годины горькой Мир слыхал сквозь грозный гром, Повторял Василий Теркин: — Перетерпим. Перетрем…
Нипочем труды и муки, Горечь бедствий и потерь. А кому же книги в руки, Как не Теркину теперь?!
Рассуди-ка, друг-товарищ, Посмотри-ка, где ты вновь На привалах кашу варишь, В деревнях грызешь морковь.
Снова воду привелося Из какой черпать реки! Где стучат твои колеса, Где ступают сапоги!
Оглянись, как встал с рассвета Или ночь не спал, солдат, Был иль не был здесь два лета, Две зимы тому назад.
Вся она — от Подмосковья И от Волжского верховья До Днепра и Заднепровья — Вдаль на запад сторона, — Прежде отданная с кровью, Кровью вновь возвращена.
Вновь отныне это свято: Где ни свет, то наша хата, Где ни дым, то наш костер, Где ни стук, то наш топор, Что ни груз идет куда-то, — Наш маршрут и наш мотор!
И такую-то махину, Где гони, гони машину, — Есть где ехать вдаль и вширь, Он пешком, не вполовину, Всю промерил, богатырь.
Богатырь не тот, что в сказке — Беззаботный великан, А в походной запояске, Человек простой закваски, Что в бою не чужд опаски, Коль не пьян. А он не пьян.
Но покуда вздох в запасе, Толку нет о смертном часе. В муках тверд и в горе горд, Теркин жив и весел, черт!
Праздник близок, мать-Россия, Оберни на запад взгляд: Далеко ушел Василий, Вася Теркин, твой солдат.
То серьезный, то потешный, Нипочем, что дождь, что снег, — В бой, вперед, в огонь кромешный Он идет, святой и грешный, Русский чудо-человек.
Разносись, молва, по свету: Объявился старый друг… — Ну-ка, к свету. — Ну-ка, вслух.
Нажмите «Мне нравится» и поделитесь стихом с друзьями:
С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной, Не шутя, Василий Теркин, Подружились мы с тобой.
Но еще не знал я, право, Что с печатного столбца Всем придешься ты по нраву, А иным войдешь в сердца.
До войны едва в помине Был ты, Теркин, на Руси. Теркин? Кто такой? А ныне Теркин — кто такой? — спроси.
— Теркин, как же! — Знаем. — Дорог. — Парень свой, как говорят.
— Словом, Теркин, тот, который На войне лихой солдат, На гулянке гость не лишний, На работе — хоть куда…
Жаль, давно его не слышно, Может, что худое вышло? Может, с Теркиным беда?
— Не могло того случиться. — Не похоже. — Враки. — Вздор…
— Как же, если очевидца Подвозил один шофер.
В том бою лежали рядом, Теркин будто бы привстал, В тот же миг его снарядом Бронебойным — наповал.
— Пуля-дура… — А у нас Говорили, что фугас.
— Говорил насчет победы. Мол, вперед. Примерно так…
— Жаль, — сказал, — что до обеда Я убитый, натощак. Неизвестно, мол, ребята, Отправляясь на тот свет, Как там, что: без аттестата Признают нас или нет?
— Нет, иное почему-то Слышал раненый боец. Молвил Теркин в ту минуту: «Мне — конец, войне — конец».
Если так, тогда не верьте, Разве это невдомек: Не подвержен Теркин смерти, Коль войне не вышел срок…
Шутки, слухи в этом духе Автор слышит не впервой. Правда правдой остается, А молва себе — молвой.
Нет, товарищи, герою, Столько лямку протащив, Выходить теперь из строя? — Извините! — Теркин жив!
Жив-здоров. Бодрей, чем прежде. Помирать? Наоборот, Я в такой теперь надежде: Он меня переживет.
Все худое он изведал, Он терял родимый край И одну политбеседу Повторял: — Не унывай!
С первых дней годины горькой Мир слыхал сквозь грозный гром, Повторял Василий Теркин: — Перетерпим. Перетрем…
Нипочем труды и муки, Горечь бедствий и потерь. А кому же книги в руки, Как не Теркину теперь?!
Рассуди-ка, друг-товарищ, Посмотри-ка, где ты вновь На привалах кашу варишь, В деревнях грызешь морковь.
Снова воду привелося Из какой черпать реки! Где стучат твои колеса, Где ступают сапоги!
Оглянись, как встал с рассвета Или ночь не спал, солдат, Был иль не был здесь два лета, Две зимы тому назад.
Вся она — от Подмосковья И от Волжского верховья До Днепра и Заднепровья — Вдаль на запад сторона, — Прежде отданная с кровью, Кровью вновь возвращена.
Вновь отныне это свято: Где ни свет, то наша хата, Где ни дым, то наш костер, Где ни стук, то наш топор, Что ни груз идет куда-то, — Наш маршрут и наш мотор!
И такую-то махину, Где гони, гони машину, — Есть где ехать вдаль и вширь, Он пешком, не вполовину, Всю промерил, богатырь.
Богатырь не тот, что в сказке — Беззаботный великан, А в походной запояске, Человек простой закваски, Что в бою не чужд опаски, Коль не пьян. А он не пьян.
Но покуда вздох в запасе, Толку нет о смертном часе. В муках тверд и в горе горд, Теркин жив и весел, черт!
Праздник близок, мать-Россия, Оберни на запад взгляд: Далеко ушел Василий, Вася Теркин, твой солдат.
То серьезный, то потешный, Нипочем, что дождь, что снег, — В бой, вперед, в огонь кромешный Он идет, святой и грешный, Русский чудо-человек.
Разносись, молва, по свету: Объявился старый друг… — Ну-ка, к свету. — Ну-ка, вслух.
ДЕД И БАБА
Третье лето. Третья осень. Третья озимь ждет весны. О своих нет-нет и спросим Или вспомним средь войны.
Вспомним с нами отступавших, Воевавших год иль час, Павших, без вести пропавших, С кем видались мы хоть раз, Провожавших, вновь встречавших, Нам попить воды подавших, Помолившихся за нас.
Вспомним вьюгу-завируху Прифронтовой полосы, Хату с дедом и старухой, Где наш друг чинил часы.
Им бы не было износу Впредь до будущей войны, Но, как водится, без спросу Снял их немец со стены:
То ли вещью драгоценной Те куранты посчитал, То ль решил с нужды военной, — Как-никак цветной металл.
Шла зима, весна и лето. Немец жить велел живым. Шла война далеко где-то Чередом глухим своим.
И в твоей родимой речке Мылся немец тыловой. На твоем сидел крылечке С непокрытой головой.
И кругом его порядки, И немецкий, привозной На смоленской узкой грядке Зеленел салат весной.
И ходил сторонкой, боком Ты по улочке своей, — Уберегся ненароком, Жить живи, дышать не смей.
Так и жили дед да баба Без часов своих давно, И уже светилось слабо На пустой стене пятно…
Но со страстью неизменной Дед судил, рядил, гадал О кампании военной, Как в отставке генерал.
На дорожке возле хаты Костылем старик чертил Окруженья и охваты, Фланги, клинья, рейды в тыл…
— Что ж, за чем там остановка? — Спросят люди.- Срок не мал…
Дед-солдат моргал неловко, Кашлял: — Перегруппировка…- И таинственно вздыхал.
У людей уже украдкой Наготове был упрек, Словно добрую догадку Дед по скупости берег.
Словно думал подороже Запросить с души живой. — Дед, когда же? — Дед, ну что же? — Где ж он, дед, Буденный твой?
И едва войны погудки Заводил вдали восток, Дед, не медля ни минутки, Объявил, что грянул срок.
Отличал тотчас по слуху Грохот наших батарей. Бегал, топал: — Дай им духу! Дай еще! Добавь! Прогрей!
И уже казалось деду, — Сам хотел того иль нет, — Перед всеми за победу Лично он держал ответ.
И, тая свою кручину, Для всего на свете он И угадывал причину, И придумывал резон.
Но когда пора настала, Долгожданный вышел срок, То впервые воин старый Ничего сказать не мог…
x x x
В ночь, как все, старик с женой Поселились в яме. А война — не стороной, Нет, над головами.
Довелось под старость лет: Ни в пути, ни дома, А у входа на тот свет Ждать в часы приема.
Под накатом из жердей, На мешке картошки, С узелком, с горшком углей, С курицей в лукошке…
Просвисти над головой, Но вблизи не падай, Даже если ты и свой, — Все равно не надо!
Стихнул грохот огневой С полночи впервые. Вдруг — шаги за коноплей. — Ну, идут… немые…
По картофельным рядам К погребушке прямо. — Ну, старик, не выйти нам Из готовой ямы.
Но старик встает, плюет По-мужицки в руку, За топор — и наперед: Заслонил старуху.
Гибель верную свою, Как тот миг ни горек, Порешил встречать в бою, Держит свой топорик.
Вот шаги у края — стоп! И на шубу глухо Осыпается окоп. Обмерла старуха.
Все же вроде как жива, — Наше место свято, — Слышит русские слова: — Жители, ребята.
— Детки! Родненькие… Детки. Уронил топорик дед. — Мы, отец, еще в разведке, Тех встречай, что будут вслед.
На подбор орлы-ребята, Молодец до молодца. И старшой у аппарата, — Хоть ты что, знаком с лица.
— Закурить? Верти, папаша.- Дед садится, вытер лоб. — Ну, ребята, счастье ваше — Голос подали. А то б…
И старшой ему кивает: — Ничего. На том стоим. На войне, отец, бывает — Попадает по своим.
— Точно так. — И тут бы деду В самый раз, что покурить, В самый раз продлить беседу: Столько ждал! — Поговорить.
Но они спешат не в шутку. И еще не снялся дым… — Погоди, отец, минутку, Дай сперва освободим…
Молодец ему при этом Подмигнул для красоты, И его по всем приметам Дед узнал: — Так это ж ты!
Друг-знакомец, мастер-ухарь, С кем сидели у стола. Погляди скорей, старуха! Узнаешь его, орла?
Та как глянула: — Сыночек! Голубочек. Вот уж гость. Может, сала съешь кусочек, Воевал, устал небось?
Смотрит он, шутник тот самый: — Закусить бы счел за честь, Но ведь нету, бабка, сала? — Да и нет, а все же есть…
— Значит, цел, орел, покуда. — Ну, отец, не только цел: Отступал солдат отсюда, А теперь, гляди, кто буду, — Вроде даже офицер.
— Офицер? Так-так. Понятно, — Дед кивает головой.- Ну, а если… на попятный, То опять как рядовой.
— Нет, отец, забудь. Отныне Нерушим простой завет: Ни в большом, ни в малом чине На попятный ходу нет.
Откажи мне в черствой корке, Прогони тогда за дверь. Это я, Василий Теркин, Говорю. И ты уж верь.
— Да уж верю! Как получше, На какой теперь манер: Господин, сказать, поручик Иль товарищ, офицер?
— Стар годами, слаб глазами, И, однако, ты, старик, За два года с господами К обращению привык…
Дед — плеваться, а старуха, Подпершись одной рукой, Чуть склонясь и эту руку Взявши под локоть другой, Все смотрела, как на сына Смотрит мать из уголка.
— 3акуси еще, — просила, — Закуси, поешь пока… И спешил, а все ж отведал, Угостился, как родной.. Табаку отсыпал деду И простился. — Связь, за мной! — И уже пройдя немного, — Мастер памятлив и тут, — Теркин будто бы с порога Про часы спросил:
— Идут? — Как не так! — и вновь причина Бабе кинуться в слезу.
— Будет, бабка! Из Берлина Двое новых привезу.
Источник: А.Т. Твардовский. Василий Теркин. Собрание сочинений. Издательство «Художественная литература». М.: 1966
Текст книги «Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы»
Автор книги: Александр Твардовский
Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
По которой речке плыть, — Той и славушку творить…
С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной, Не шутя, Василий Теркин, Подружились мы с тобой.
Но еще не знал я, право, Что с печатного столбца Всем придешься ты по нраву, А иным войдешь в сердца.
До войны едва в помине Был ты, Теркин, на Руси. Теркин? Кто такой? А ныне Теркин – кто такой? – спроси.
– Теркин, как же! – Знаем. – Дорог. – Парень свой, как говорят.
– Словом, Теркин, тот, который На войне лихой солдат, На гулянке гость не лишний, На работе – хоть куда…
Жаль, давно его не слышно, Может, что худое вышло? Может, с Теркиным беда?
– Не могло того случиться. – Не похоже. – Враки. – Вздор…
– Как же, если очевидца Подвозил один шофер.
В том бою лежали рядом, Теркин будто бы привстал, В тот же миг его снарядом Бронебойным – наповал.
– Пуля-дура… – А у нас Говорили, что фугас.
– Говорил насчет победы. Мол, вперед. Примерно так…
– Жаль, – сказал, – что до обеда Я убитый, натощак. Неизвестно, мол, ребята, Отправляясь на тот свет, Как там, что: без аттестата Признают нас или нет?
– Нет, иное почему-то Слышал раненый боец. Молвил Теркин в ту минуту: «Мне – конец, войне – конец».
Если так, тогда не верьте, Разве это невдомек: Не подвержен Теркин смерти, Коль войне не вышел срок…
Шутки, слухи в этом духе Автор слышит не впервой. Правда правдой остается, А молва себе – молвой.
Нет, товарищи, герою, Столько лямку протащив, Выходить теперь из строя? — Извините! – Теркин жив!
Жив-здоров. Бодрей, чем прежде. Помирать? Наоборот, Я в такой теперь надежде: Он меня переживет.
Все худое он изведал, Он терял родимый край И одну политбеседу Повторял: – Не унывай!
С первых дней годины горькой Мир слыхал сквозь грозный гром, Повторял Василий Теркин: – Перетерпим. Перетрем…
Нипочем труды и муки, Горечь бедствий и потерь. А кому же книги в руки, Как не Теркину теперь?!
Рассуди-ка, друг-товарищ, Посмотри-ка, где ты вновь На привалах кашу варишь, В деревнях грызешь морковь.
Снова воду привелося Из какой черпать реки! Где стучат твои колеса, Где ступают сапоги!
Оглянись, как встал с рассвета Или ночь не спал, солдат, Был иль не был здесь два лета, Две зимы тому назад.
Вся она – от Подмосковья И от Волжского верховья До Днепра и Заднепровья — Вдаль на запад сторона, — Прежде отданная с кровью, Кровью вновь возвращена.
Вновь отныне это свято: Где ни свет, то наша хата, Где ни дым, то наш костер, Где ни стук, то наш топор, Что ни груз идет куда-то, — Наш маршрут и наш мотор!
И такую-то махину, Где гони, гони машину, — Есть где ехать вдаль и вширь, Он пешком, не вполовину, Всю промерил, богатырь.
Богатырь не тот, что в сказке — Беззаботный великан, А в походной запояске, Человек простой закваски, Что в бою не чужд опаски, Коль не пьян. А он не пьян.
Но покуда вздох в запасе, Толку нет о смертном часе. В муках тверд и в горе горд, Теркин жив и весел, черт!
Праздник близок, мать-Россия, Оберни на запад взгляд: Далеко ушел Василий, Вася Теркин, твой солдат.
То серьезный, то потешный, Нипочем, что дождь, что снег, — В бой, вперед, в огонь кромешный Он идет, святой и грешный, Русский чудо-человек.
Разносись, молва, по свету: Объявился старый друг… – Ну-ка, к свету. – Ну-ка, вслух.
Третье лето. Третья осень. Третья озимь ждет весны. О своих нет-нет и спросим Или вспомним средь войны.
Вспомним с нами отступавших, Воевавших год иль час, Павших, без вести пропавших, С кем видались мы хоть раз, Провожавших, вновь встречавших, Нам попить воды подавших, Помолившихся за нас.
Вспомним вьюгу-завируху Прифронтовой полосы, Хату с дедом и старухой, Где наш друг чинил часы.
Им бы не было износу Впредь до будущей войны, Но, как водится, без спросу Снял их немец со стены:
То ли вещью драгоценной Те куранты посчитал, То ль решил с нужды военной, — Как-никак цветной металл.
Шла зима, весна и лето. Немец жить велел живым. Шла война далеко где-то Чередом глухим своим.
И в твоей родимой речке Мылся немец тыловой. На твоем сидел крылечке С непокрытой головой.
И кругом его порядки, И немецкий, привозной На смоленской узкой грядке Зеленел салат весной.
И ходил сторонкой, боком Ты по улочке своей, — Уберегся ненароком, Жить живи, дышать не смей.
Так и жили дед да баба Без часов своих давно, И уже светилось слабо На пустой стене пятно…
Но со страстью неизменной Дед судил, рядил, гадал О кампании военной, Как в отставке генерал.
На дорожке возле хаты Костылем старик чертил Окруженья и охваты, Фланги, клинья, рейды в тыл…
– Что ж, за чем там остановка? — Спросят люди. – Срок не мал…
Дед-солдат моргал неловко, Кашлял: – Перегруппировка… — И таинственно вздыхал.
У людей уже украдкой Наготове был упрек, Словно добрую догадку Дед по скупости берег.
Словно думал подороже Запросить с души живой. – Дед, когда же? – Дед, ну что же? – Где ж он, дед, Буденный твой?
И едва войны погудки Заводил вдали восток, Дед, не медля ни минутки, Объявил, что грянул срок.
Отличал тотчас по слуху Грохот наших батарей. Бегал, топал: – Дай им духу! Дай еще! Добавь! Прогрей!
И уже казалось деду, — Сам хотел того иль нет, — Перед всеми за победу Лично он держал ответ.
И, тая свою кручину, Для всего на свете он И угадывал причину, И придумывал резон.
Но когда пора настала, Долгожданный вышел срок, То впервые воин старый Ничего сказать не мог…
В ночь, как все, старик с женой Поселились в яме. А война – не стороной, Нет, над головами.
Довелось под старость лет: Ни в пути, ни дома, А у входа на тот свет Ждать в часы приема.
Под накатом из жердей, На мешке картошки, С узелком, с горшком углей, С курицей в лукошке…
Просвисти над головой, Но вблизи не падай, Даже если ты и свой, — Все равно не надо!
Стихнул грохот огневой С полночи впервые. Вдруг – шаги за коноплей. – Ну, идут… немые…
По картофельным рядам К погребушке прямо. – Ну, старик, не выйти нам Из готовой ямы.
Но старик встает, плюет По-мужицки в руку, За топор – и наперед: Заслонил старуху.
Гибель верную свою, Как тот миг ни горек, Порешил встречать в бою, Держит свой топорик.
Вот шаги у края – стоп! И на шубу глухо Осыпается окоп. Обмерла старуха.
Все же вроде как жива, — Наше место свято, — Слышит русские слова: – Жители, ребята.
– Детки! Родненькие… Детки. Уронил топорик дед. – Мы, отец, еще в разведке, Тех встречай, что будут вслед.
На подбор орлы-ребята, Молодец до молодца. И старшой у аппарата, — Хоть ты что, знаком с лица.
– Закурить? Верти, папаша. — Дед садится, вытер лоб. – Ну, ребята, счастье ваше — Голос подали. А то б…
И старшой ему кивает: – Ничего. На том стоим. На войне, отец, бывает — Попадает по своим.
– Точно так. – И тут бы деду В самый раз, что покурить, В самый раз продлить беседу: Столько ждал! – Поговорить.
Но они спешат не в шутку. И еще не снялся дым… – Погоди, отец, минутку, Дай сперва освободим…
Молодец ему при этом Подмигнул для красоты, И его по всем приметам Дед узнал: – Так это ж ты!
Друг-знакомец, мастер-ухарь, С кем сидели у стола. Погляди скорей, старуха! Узнаешь его, орла?
Та как глянула: – Сыночек! Голубочек. Вот уж гость. Может, сала съешь кусочек, Воевал, устал небось?
Смотрит он, шутник тот самый: – Закусить бы счел за честь, Но ведь нету, бабка, сала? – Да и нет, а все же есть…
– Значит, цел, орел, покуда. – Ну, отец, не только цел: Отступал солдат отсюда, А теперь, гляди, кто буду, — Вроде даже офицер.
– Офицер? Так-так. Понятно, — Дед кивает головой. — Ну, а если… на попятный, То опять как рядовой.
– Нет, отец, забудь. Отныне Нерушим простой завет: Ни в большом, ни в малом чине На попятный ходу нет.
Откажи мне в черствой корке, Прогони тогда за дверь. Это я, Василий Теркин, Говорю. И ты уж верь.
– Да уж верю! Как получше, На какой теперь манер: Господин, сказать, поручик Иль товарищ офицер?
– Стар годами, слаб глазами, И, однако, ты, старик, За два года с господами К обращению привык…
Дед – плеваться, а старуха, Подпершись одной рукой, Чуть склонясь и эту руку Взявши под локоть другой, Все смотрела, как на сына Смотрит мать из уголка.
– Закуси еще, – просила, — Закуси, поешь пока… И спешил, а все ж отведал, Угостился, как родной. Табаку отсыпал деду И простился.
– Связь, за мной! — И уже пройдя немного, — Мастер памятлив и тут, — Теркин будто бы с порога Про часы спросил:
– Идут? – Как не так! – и вновь причина Бабе кинуться в слезу.
– Будет, бабка! Из Берлина Двое новых привезу.
За рекой еще Угрою, Что осталась позади, Генерал сказал герою: – Нам с тобою по пути…
Вот, казалось, парню счастье, Наступать расчет прямой: Со своей гвардейской частью На войне придет домой.
Но едва ль уже мой Теркин, Жизнью тертый человек, При девчонках на вечерке Помышлял курить «Казбек»…
Все же с каждым переходом, С каждым днем, что ближе к ней, Сторона, откуда родом, Земляку была больней.
И в пути, в горячке боя, На привале и во сне В нем жила сама собою Речь к родимой стороне:
– Мать-земля моя родная, Сторона моя лесная, Приднепровский отчий край, Здравствуй, сына привечай!
Мать-земля моя родная, Я твою изведал власть, Как душа моя больная Издали к тебе рвалась!
Я загнул такого крюку, Я прошел такую даль,
И видал такую муку, И такую знал печаль!
Мать-земля моя родная, Дымный дедовский большак, Я про то не вспоминаю, Не хвалюсь, а только так.
Я иду к тебе с востока, Я тот самый, не иной. Ты взгляни, вздохни глубоко, Встреться наново со мной.
Мать-земля моя родная, Ради радостного дня Ты прости, за что – не знаю, Только ты прости меня.
Так в пути, в горячке боя, В суете хлопот и встреч В нем жила сама собою Эта песня или речь.
Но война – ей все едино, Все – хорошие края: Что Кавказ, что Украина, Что Смоленщина твоя.
Через реки и речонки, По мостам, и вплавь, и вброд, Мимо, мимо той сторонки Шла дивизия вперед.
А левее той порою, Ранней осенью сухой, Занимал село героя Генерал совсем другой…
Фронт полнел, как половодье, Вширь и вдаль. К Днепру, к Днепру Кони шли, прося поводья, Как с дороги ко двору.
И в пыли, рябой от пота, Фронтовой смеялся люд: Хорошо идет пехота. Раз колеса отстают.
Нипочем, что уставали По пути к большой реке Так, что ложку на привале Не могли держать в руке.
Вновь сильны святым порывом, Шли вперед своим путем, Со страдальчески-счастливым, От жары открытым ртом.
Слева наши, справа наши, Не отстать бы на ходу. – Немец кухни с теплой кашей Второпях забыл в саду.
– Подпереть его да в воду. – Занял берег, сукин сын! – Говорят, уж занял с ходу Населенный пункт Берлин…
Золотое бабье лето Оставляя за собой, Шли войска – и вдруг с рассвета Наступил днепровский бой…
Может быть, в иные годы, Очищая русла рек, Все, что скрыли эти воды, Вновь увидит человек.
Обнаружит в илах сонных, Извлечет из рыбьей мглы, Как стволы дубов мореных, Орудийные стволы;
Русский танк с немецким в паре, Что нашли один конец, И обоих полушарий Сталь, резину и свинец;
Хлам войны – понтона днище, Трос, оборванный в песке, И топор без топорища, Что сапер держал в руке.
Может быть, куда как пуще И об этом топоре Скажет кто-нибудь в грядущей Громкой песне о Днепре;
О страде неимоверной Кровью памятного дня.
Но о чем-нибудь, наверно, Он не скажет за меня.
Пусть не мне еще с задачей Было сладить. Не беда. В чем-то я его богаче, — Я ступал в тот след горячий, Я там был. Я жил тогда…
Если с грузом многотонным Отстают грузовики, И когда-то мост понтонный Доберется до реки, —
Под огнем не ждет пехота, Уставной держась статьи, За паром идут ворота; Доски, бревна – за ладьи.
К ночи будут переправы, В срок поднимутся мосты, А ребятам берег правый Свесил на воду кусты.
Подплывай, хватай за гриву, Словно доброго коня. Передышка под обрывом И защита от огня.
Не беда, что с гимнастерки, Со всего ручьем течет… Точно так Василий Теркин И вступил на берег тот.
На заре туман кудлатый, Спутав дымы и дымки, В берегах сползал куда-то, Как река поверх реки.
И еще в разгаре боя, Нынче, может быть, вот-вот, Вместе с берегом, с землею Будет в воду сброшен взвод.
Впрочем, всякое привычно, — Срок войны, что жизни век. От заставы пограничной До Москвы-реки столичной И обратно – столько рек!
Вот уже боец последний Вылезает на песок И жует сухарь немедля, Потому – в Днепре намок,
Мокрый сам, шуршит штанами. Ничего! – На то десант. – Наступаем. Днепр за нами, А, товарищ лейтенант.
Бой гремел за переправу, А внизу, южнее чуть — Немцы с левого на правый, Запоздав, держали путь.
Но уже не разминуться, Теркин строго говорит: – Пусть на левом в плен сдаются, Здесь пока прием закрыт.
А на левом с ходу, с ходу Подоспевшие штыки Их толкали в воду, в воду, А вода себе теки…
И еще меж берегами Без разбору, наугад Бомбы сваи помогали Загонять, стелить накат…
Но уже из погребушек, Из кустов, лесных берлог Шел народ – родные души — По обочинам дорог…
К штабу на берег восточный Плелся стежкой, стороной Некий немец беспорточный, Веселя народ честной.
– С переправы? – С переправы. Только-только из Днепра. – Плавал, значит? – Плавал, дьявол, Потому – пришла жара… – Сытый, черт! Чистопородный. – В плен спешит, как на привал…
Но уже любимец взводный — Теркин, в шутки не встревал. Он курил, смотрел нестрого, Думой занятый своей. За спиной его дорога Много раз была длинней. И молчал он не в обиде, Не кому-нибудь в упрек, — Просто, больше знал и видел, Потерял и уберег…
– Мать-земля моя родная, Вся смоленская родня, Ты прости, за что – не знаю, Только ты прости меня!
Не в плену тебя жестоком, По дороге фронтовой, А в родном тылу глубоком Оставляет Теркин твой. Минул срок годины горькой, Не воротится назад.
– Что ж ты, брат, Василий Теркин, Плачешь вроде. – Виноват…
Нынче речи о Берлине. Шутки прочь, – подай Берлин. И давно уж не в помине, Скажем, древний город Клин.
И на Одере едва ли Вспомнят даже старики, Как полгода с бою брали Населенный пункт Борки.
А под теми под Борками Каждый камень, каждый кол На три жизни вдался в память Нам с солдатом-земляком.
Был земляк не стар, не молод, На войне с того же дня И такой же был веселый, Наподобие меня.
Приходилось парню драпать, Бодрый дух всегда берег, Повторял: «Вперед, на запад», Продвигаясь на восток.
Между прочим, при отходе, Как сдавали города, Больше вроде был он в моде, Больше славился тогда.
И по странности, бывало, Одному ему почет, Так что даже генералы Были будто бы не в счет.
Срок иной, иные даты. Разделен издревле труд: Города сдают солдаты, Генералы их берут.
В общем, битый, тертый, жженый, Раной меченный двойной, В сорок первом окруженный, По земле он шел родной.
Шел солдат, как шли другие, В неизвестные края: «Что там, где она, Россия, По какой рубеж своя. »
И в плену семью кидая, За войной спеша скорей, Что он думал, не гадаю, Что он нес в душе своей.
Но какая ни морока, Правда правдой, ложью ложь. Отступали мы до срока, Отступали мы далеко, Но всегда твердили: – Врешь.
И теперь взглянуть на запад От столицы. Край родной! Не на шутку был он заперт За железною стеной.
И до малого селенья Та из плена сторона Не по щучьему веленью Вновь сполна возвращена.
По веленью нашей силы, Русской, собственной своей. Ну-ка, где она, Россия, У каких гремит дверей!
И, навеки сбив охоту В драку лезть на свой авось, Враг ее – какой по счету! — Пал ничком и лапы врозь.
Над какой столицей круто Взмыл твой флаг, отчизна-мать! Подождемте до салюта, Чтобы в точности сказать.
Срок иной, иные даты. Правда, ноша не легка… Но продолжим про солдата, Как сказали, земляка.
Дом родной, жена ли, дети, Брат, сестра, отец иль мать У тебя вот есть на свете, — Есть куда письмо послать.
А у нашего солдата — Адресатом белый свет. Кроме радио, ребята, Близких родственников нет.
На земле всего дороже, Коль имеешь про запас То окно, куда ты сможешь Постучаться в некий час.
На походе за границей, В чужедальней стороне, Ах, как бережно хранится Боль-мечта о том окне!
А у нашего солдата, — Хоть сейчас войне отбой, — Ни окошка нет, ни хаты, Ни хозяйки, хоть женатый, Ни сынка, а был, ребята, — Рисовал дома с трубой…
Под Смоленском наступали. Выпал отдых. Мой земляк Обратился на привале К командиру: так и так, —
Отлучиться разрешите, Дескать, случай дорогой, Мол, поскольку местный житель, До двора – подать рукой.
Разрешают в меру срока… Край известный до куста. Но глядит – не та дорога, Местность будто бы не та.
Вот и взгорье, вот и речка, Глушь, бурьян солдату в рост, Да на столбике дощечка, Мол, деревня Красный Мост.
И нашлись, что были живы, И скажи ему спроста Все по правде, что служивый — Достоверный сирота.
У дощечки на развилке, Сняв пилотку, наш солдат Постоял, как на могилке, И пора ему назад.
И, подворье покидая, За войной спеша скорей, Что он думал, не гадаю, Что он нес в душе своей…
Но, бездомный и безродный, Воротившись в батальон, Ел солдат свой суп холодный После всех, и плакал он.
На краю сухой канавы, С горькой, детской дрожью рта, Плакал, сидя с ложкой в правой, С хлебом в левой, – сирота.
Плакал, может быть, о сыне, О жене, о чем ином, О себе, что знал: отныне Плакать некому о нем.
Должен был солдат и в горе Закусить и отдохнуть, Потому, друзья, что вскоре Ждал его далекий путь.
До земли советской края Шел тот путь в войне, в труде.
А война пошла такая — Кухни сзади, черт их где!
Позабудешь и про голод За хорошею войной. Шутки, что ли, сутки – город, Двое суток – областной.
Срок иной, пора иная — Бей, гони, перенимай. Белоруссия родная, Украина золотая, Здравствуй, пели, и прощай.
Позабудешь и про жажду, Потому что пиво пьет На войне отнюдь не каждый Тот, что брал пивной завод.
Так-то с ходу ли, не с ходу, Соступив с родной земли, Пограничных речек воду Мы с боями перешли.
Счет сведен, идет расплата На свету, начистоту. Но закончим про солдата, Про того же сироту.
Где он нынче на поверку. Может, пал в бою каком, С мелкой надписью фанерку Занесло сырым снежком.
Или снова был он ранен, Отдохнул, как долг велит, И опять на поле брани Вместе с нами брал Тильзит?
И, Россию покидая, За войной спеша скорей, Что он думал, не гадаю, Что он нес в душе своей.
Может, здесь еще бездонней И больней душе живой, Так ли, нет, – должны мы помнить О его слезе святой.
Если б ту слезу руками Из России довелось На немецкий этот камень Донести, – прожгла б насквозь.
Счет велик, идет расплата. И за той большой страдой Не забудемте, ребята, Вспомним к счету про солдата, Что остался сиротой.
Грозен счет, страшна расплата За мильоны душ и тел. Уплати – и дело свято, Но вдобавок за солдата, Что в войне осиротел.
Далеко ли до Берлина, Не считай, шагай, смоли, — Вдвое меньше половины Той дороги, что от Клина, От Москвы уже прошли.
День идет за ночью следом, Подведем штыком черту. Но и в светлый день победы Вспомним, братцы, за беседой Про солдата-сироту…
По дороге на Берлин Вьется серый пух перин.
Провода умолкших линий, Ветки вымокшие лип Пух перин повил, как иней, По бортам машин налип.
И колеса пушек, кухонь Грязь и снег мешают с пухом. И ложится на шинель С пухом мокрая метель…
Скучный климат заграничный, Чуждый край краснокирпичный, Но война сама собой, И земля дрожит привычно, Хрусткий щебень черепичный Отряхая с крыш долой…
Мать-Россия, мы полсвета У твоих прошли колес, Позади оставив где-то Рек твоих раздольный плес.
Долго-долго за обозом В край чужой тянулся вслед Белый цвет твоей березы И в пути сошел на нет.
С Волгой, с древнею Москвою Как ты нынче далека. Между нами и тобою — Три не наших языка.
Поздний день встает не русский Над немилой стороной. Черепичный щебень хрусткий Мокнет в луже под стеной.
Всюду надписи, отметки, Стрелки, вывески, значки, Кольца проволочной сетки, Загородки, дверцы, клетки — Все нарочно для тоски…
Мать-земля родная наша, В дни беды и в дни побед Нет тебя светлей и краше И желанней сердцу нет.
Помышляя о солдатской Непредсказанной судьбе, Даже лечь в могиле братской Лучше, кажется, в тебе.
А всего милей до дому, До тебя дойти живому, Заявиться в те края: – Здравствуй, родина моя!
Воин твой, слуга народа, С честью может доложить: Воевал четыре года, Воротился из похода И теперь желает жить.
Он исполнил долг во славу Боевых твоих знамен. Кто еще имеет право Так любить тебя, как он!
День и ночь в боях сменяя, В месяц шапки не снимая, Воин твой, защитник-сын, Шел, спешил к тебе, родная, По дороге на Берлин.
По дороге неминучей Пух перин клубится тучей. Городов горелый лом Пахнет паленым пером.
И под грохот канонады На восток, из мглы и смрада, Как из адовых ворот, Вдоль шоссе течет народ.
Потрясенный, опаленный, Всех кровей, разноплеменный, Горький, вьючный, пеший люд… На восток – один маршрут.
На восток, сквозь дым и копоть, Из одной тюрьмы глухой По домам идет Европа. Пух перин над ней пургой.
И на русского солдата Брат француз, британец брат, Брат поляк и все подряд С дружбой будто виноватой, Но сердечною глядят.
На безвестном перекрестке На какой-то встречный миг — Сами тянутся к прическе Руки девушек немых.
И от тех речей, улыбок Залит краской сам солдат; Вот Европа, а спасибо Все по-русски говорят.
Он стоит, освободитель, Набок шапка со звездой. Я, мол, что ж, помочь любитель, Я насчет того простой.
Мол, такая служба наша, Прочим флагам не в упрек… – Эй, а ты куда, мамаша? – А туда ж, – домой, сынок.
В чужине, в пути далече, В пестром сборище людском Вдруг слова родимой речи, Бабка в шубе, с посошком.
Старость вроде, да не дряхлость В ту котомку впряжена. По-дорожному крест-накрест Вся платком оплетена,
Поздоровалась и встала, Земляку-бойцу под стать, Деревенская, простая Наша труженица-мать.
Мать святой извечной силы, Из безвестных матерей, Что в труде неизносимы И в любой беде своей;
Что судьбою, повторенной На земле сто раз подряд, И растят в любви бессонной, И теряют нас, солдат;
И живут, и рук не сложат, Не сомкнут своих очей, Коль нужны еще, быть может, Внукам вместо сыновей.
Мать одна в чужбине где-то! – Далеко ли до двора? – До двора? Двора-то нету, А сама из-за Днепра…
Стой, ребята, не годится, Чтобы этак с посошком Шла домой из-за границы Мать солдатская пешком.
Нет, родная, по порядку Дай нам делать, не мешай. Перво-наперво лошадку С полной сбруей получай.
Получай экипировку, Ноги ковриком укрой. А еще тебе коровку Вместе с приданной овцой.
В путь-дорогу чайник с кружкой Да ведерко про запас, Да перинку, да подушку, — Немцу в тягость, нам как раз…
– Ни к чему. Куда, родные? — А ребята – нужды нет — Волокут часы стенные И ведут велосипед.
– Ну, прощай. Счастливо ехать! — Что-то силится сказать И закашлялась от смеха, Головой качает мать.
– Как же, детки, путь не близкий, Вдруг задержат где меня: Ни записки, ни расписки Не имею на коня,
– Ты об этом не печалься, Поезжай да поезжай. Что касается начальства, — Свой у всех передний край.
Поезжай, кати, что с горки, А случится что-нибудь, То скажи, не позабудь: Мол, снабдил Василий Теркин, — И тебе свободен путь.
Будем живы, в Заднепровье Завернем на пироги. – Дай господь тебе здоровья И от пули сбереги…
Далеко, должно быть, где-то Едет нынче бабка эта, Правит, щурится от слез. И с боков дороги узкой, На земле еще не русской — Белый цвет родных берез.
Ах, как радостно и больно Видеть их в краю ином.
Пограничный пост контрольный, Пропусти ее с конем!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО «ЛитРес» (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.
