почему за 228 так много дают
Наркоманов подставляют в промышленном масштабе
Кого больше всего сидит в московских СИЗО? Почему простым наркоманам дают срок больше, чем убийцам? Как для этого используются профессиональные провокаторы — «закупанты»? Для чего, почему это делается? Почему полиция вместо профилактики подставляет людей, а суды штампуют приговоры крупным оптом?
На эти вопросы главы медиахолдинга «Правда.Ру» Вадима Горшенина в передаче «Жизнь как она есть» ответил политолог и бывший заключенный Петр Милосердов.
Читайте начало интервью:
Кого больше в московских СИЗО
— Петр, вы находились в камерах с людьми, которым предъявляли обвинения по самым разным статьям?
— Да. Очень много людей сидит по 228-й статье — это наркотики. По официальной статистике УФСИН — 30 процентов всех арестантов. Где-то так оно и есть, с 228-й и у меня было много соседей.
Так же как и по 159.4 — это крупное мошенничество. На самом деле это статья против бизнеса по большому счету. Больше половины сидящих по ней — это бизнесмены, у которых есть конфликт с кем-то.
Дела против наркоманов: статистика и факты
— Люди, которые там находятся по 228-й статье, в частных беседах признают свою вину?
— В частных беседах все признаются в том, что они потребляли. В этом все признаются, что потребляли, — это факт. А дальше начинаются расхождения. Я не могу ставить под сомнение правдивость или несправедливость слов этих людей. Мне про это ничего не известно.
Давайте отталкиваться от статистики, от фактов.
Но все садятся, всех сажают за это. Им шьют хранение, передачу, спекуляцию этой дозой. Хотя доза — там очевидно, что она для одного человека. Там просто вес настолько ничтожный, что ясно, что себе взял.
Но тут ему говорят: ты взял не только себе, ты хотел с соседом ее потребить. И для этого используются профессиональные полицейские провокаторы.
Очень смешно, но так получается, что к определенным изоляторам приписаны определенные суды.
Например, к «Матроске» приписаны Нагатинский, Чертановский, все суды по ЮАО. Это не самый благополучный район, прямо скажем, в плане криминала, наркотиков.
В этих судах все стены так называемых боксов, где содержатся подсудимые, исписаны фамилиями профессиональных полицейских провокаторов, их адресами, написано, мужики, мол, не попадайтесь. Их называют «закупанты». Это наркоман с большим стажем, которого взяли полицейские с дозой, ему говорят: «Либо ты будешь с нами сотрудничать и подставлять других людей, либо садишься в тюрьму».
Он, конечно, будет сотрудничать. Тем более, что это позволяет ему дальше потреблять наркотики. И он подставляет людей. Звонит кому-то, предлагает: давай раскумаримся. Собеседник говорит: давай. Он говорит: я тебе найду. — Все хорошо. Базара ноль. Человек привозит деньги — и тут же его вместе с этим «закупантом» берут полицейские.
И тот сразу дает против него показания. Эти люди посадили десятки людей. Я, честно говорю, к наркоманам как таковым отношусь с презрением, потому что я очень от этого далек. Но гробят они все-таки свое здоровье, ну и пусть гробят.
А за что их сажают-то по сути дела, тем более, зачем для этого еще и подставлять? Это в чистом виде фабрикация дел. Причем поставленная на поток.
Профилактическая работа против наркомании только на словах?
— По теории, у нас главное не наказание человека за преступление, а перевоспитание. К тому же подразумевается и профилактическая работа. Получается, что в реальности все ровно наоборот?
— Смотрите, очень странно получается.
— Профилактики нет никакой, к сожалению.
Какая может быть профилактика? Он что будет звонить кому-то из колонии, рассказывать, как он сидит десять лет?
— Нет, профилактика в отношении других людей.
— Так другие тоже сядут на десять лет.
Почему в Москве и регионах разные сроки за преступления
Причем что самое как бы смешное. Я связался, когда уже вышел из тюрьмы с теми, кто уехал в колонию, и они рассказывают, что в Москве дают десять лет, а, например, в городе Липецке за то же самое суд дает пять лет.
В провинции сроки дают примерно в два раза меньше по наркотическим статьям за ровно те же веса. Почему?… В Москве все больше?
Я считаю, что эти сроки — нерационально, непропорционально, неоправданно большие. Не работает это.
Беседовал Вадим Горшенин
К публикации подготовил Юрий Кондратьев
Добавьте «Правду.Ру» в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google, либо Яндекс.Дзен
Быстрые новости в Telegram-канале Правды.Ру. Не забудьте подписаться, чтоб быть в курсе событий.
Почему за 228 так много дают
(в ред. Федерального закона от 19.05.2010 N 87-ФЗ)
(см. текст в предыдущей редакции)
(в ред. Федерального закона от 08.12.2003 N 162-ФЗ)
(см. текст в предыдущей редакции)
(в ред. Федерального закона от 01.03.2012 N 18-ФЗ)
(см. текст в предыдущей редакции)
наказываются штрафом в размере до сорока тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех месяцев, либо обязательными работами на срок до четырехсот восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок до двух лет, либо ограничением свободы на срок до трех лет, либо лишением свободы на тот же срок.
(в ред. Федеральных законов от 27.12.2009 N 377-ФЗ, от 06.05.2010 N 81-ФЗ, от 07.12.2011 N 420-ФЗ)
(см. текст в предыдущей редакции)
(в ред. Федерального закона от 01.03.2012 N 18-ФЗ)
(см. текст в предыдущей редакции)
наказываются лишением свободы на срок от трех до десяти лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех лет либо без такового и с ограничением свободы на срок до одного года либо без такового.
(в ред. Федерального закона от 01.03.2012 N 18-ФЗ)
(см. текст в предыдущей редакции)
наказываются лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех лет либо без такового и с ограничением свободы на срок до полутора лет либо без такового.
(часть 3 введена Федеральным законом от 01.03.2012 N 18-ФЗ)
(п. 1 в ред. Федерального закона от 19.05.2010 N 87-ФЗ)
(см. текст в предыдущей редакции)
(в ред. Федеральных законов от 19.05.2010 N 87-ФЗ, от 07.12.2011 N 420-ФЗ, от 01.03.2012 N 18-ФЗ)
(см. текст в предыдущей редакции)
3. Значительный, крупный и особо крупный размеры аналогов наркотических средств и психотропных веществ соответствуют значительному, крупному и особо крупному размерам наркотических средств и психотропных веществ, аналогами которых они являются.
(п. 3 введен Федеральным законом от 05.01.2006 N 11-ФЗ, в ред. Федерального закона от 01.03.2012 N 18-ФЗ)
«Народная» 228-я. Кого на самом деле сажают за наркотики
Человек имеет право.»Народная» 228-я. Кого на самом деле сажают за наркотики. Анонс
No media source currently available
Человек имеет право. Анонс
Почему наркотрафик в России не прекращается, а дела крупных поставщиков не доходят до суда?
Марьяна Торочешникова: Более 100 тысяч человек в России ежегодно судят по так называемым наркотическим статьям Уголовного кодекса. В 2017 году, например, виновными были признаны 102 217 человек, оправданы единицы. Однако, изучая приговоры, вынесенные по наркостатьям по всей стране, юристы и правозащитники отмечают: в России под суд идут в основном те, кто употребляет и делит между собой малейшие граммы наркотиков. Часто масса вещества, за хранение и сбыт которого судят наркоторговцев, исчисляется в тысячных грамма, то есть за решетку в основном попадают наркозависимые, а не крупные наркоторговцы и организаторы наркотрафика.
Почему так происходит? Спросим у Алексея Федярова, руководителя юридического департамента Благотворительного фонда помощи осужденным «Русь сидящая», и Арсения Левинсона, юриста программы «Новая наркополитика» Института прав человека.
Арсений Левинсон: У нас с 2006 года беспрерывно происходит ужесточение законодательства, связанного с незаконным оборотом наркотиков, поскольку это популистская тема. Политики для собственной популярности, чтобы делать вид, что они как-то противодействуют угрозе наркомании, ужесточают уголовное законодательство. Это дошло до того, что у нас сейчас введено пожизненное лишение свободы за наркотики, и самые большие сроки получают именно за наркотики, таких сроков нет даже за убийства. По некоторой категории дел законодатель не позволяет судьям назначать наказание меньше 15 лет лишения свободы. Это приводит к тому, что самые многочисленные категории осужденных – это осужденные за наркотики.
Марьяна Торочешникова: Значит, было много наркоторговцев, которые участвуют в этом незаконном обороте, а правоохранительные органы так хорошо работают, что всех переловили, и скоро их почти не останется?
Алексей Федяров: У нас парадоксальная ситуация. Параллельно идут два процесса. Первый – систематическая популистская стигматизация этих статей и ужесточение наказания. И параллельно практически абсолютно брошена работа по пресечению крупного трафика. Крупный трафик в страну поступает практически свободно, наркотики практически в свободном доступе. Это автоматически влечет за собой увеличение количества потребителей, наркозависимых становится все больше и больше. А работа правоохранительных органов становится абсолютно формальной, статистической.
Марьяна Торочешникова: Часто поводом для возбуждения уголовного дела по наркостатье становится провокация.
Марина Антонова, мать осужденной Карины Поздняковой: В такую ситуацию может попасть каждый. Кто-то из ваших знакомых может позвонить, попросить помощи: «Я себя плохо чувствую, привези мне хоть хлеба». И могут абсолютно спокойно приписать, что вместе с хлебом вы привезли наркотики.
Светлана Шестаева, мать осужденной Евгении Шестаевой: Преступление «нарисовали» оперативные сотрудники, его по факту вообще не было.
Корреспондент: «Незаконное производство, сбыт или пересылка наркотических средств» – 228-я статья Уголовного кодекса России. За 2017 год по этой статье были осуждены более ста тысяч человек, в их числе – дочери Марины Антоновой и Светланы Шестаевой, Карина и Евгения. В феврале 2014 года Карине позвонила ее старая знакомая, умоляла помочь, достать ей дозу. Карина действительно купила дозу своей знакомой Анне. Накануне девушка была задержана сотрудниками полиции за сбыт метадона. Сама Карина, по словам ее мамы, наркотиков никогда не употребляла.
Марина Антонова: Это и есть подстрекательство, склонение и провокация – через заинтересованное лицо сотрудники полиции задерживают других людей. Не признал вину – все, идешь по полной, по третьей части.
Корреспондент: Карину судили именно по 3-й части 228-й статьи «Сбыт в значительном размере». Антонова уверена: ее дочь стала жертвой провокации сотрудников полиции. В деле Поздняковой мать нашла массу нарушений со стороны следствия.
Марина Антонова: По правилам, если человека задерживают и вещество изымают прямо на месте, происходит опечатка, на месте происшествия составляется протокол. В наших делах ничего такого нет. Два постановления абсолютно идентичные, слово в слово, подписаны одним и тем же человеком, не зарегистрированы, не засекречены.
Корреспондент: Проверка, которую возбудили по факту выявленных нарушений, ни к чему не привела.
Марина Антонова: Эта проверка проходила два с половиной года, отменялась 14 раз, потому что так устроена эта система, что все наши жалобы отправляют тем, на кого мы жалуемся.
Евгения Шестаева: Меня обвиняют в сбыте наркотических средств в особо крупном размере. И предварительное следствие до сих пор не может объяснить факт моего задержания. Я якобы была задержана по статье либо 91, 92 УПК РФ, либо я была задержана с поличным, либо все-таки меня задержали по факту административного правонарушения.
Корреспондент: Евгению Шестаеву задержали в июле 2015 года на станции метро «Отрадное» в Москве, когда она встречалась с разработчиком сайта для ее магазина. В ходе обыска у девушки якобы обнаружили наркотики. Это подтверждают понятые.
Светлана Шестаева, мама Евгении: У них это от зубов отскакивает, что моя дочь говорила, что ее просила передать какая-то знакомая. Это является существенным моментом, на который ссылается суд. И моя дочь при допросе этого дополнительного свидетеля Данилина спросила: «Вы уверены, что эта фраза прозвучала из моих уст, а не кто-то ее сказал и вы начали ее повторять?» – и вот Данилин подтвердил, что это говорила не она, а оперативник.
Корреспондент: В апреле 2016 года суд вынес Шестаевой приговор – 13 лет лишения свободы за сбыт и покушение на сбыт наркотических средств. Но кроме 228-й статьи, в приговоре появилась еще одна – «Покушение на убийство трех лиц».
Светлана Шестаева: Суд первой инстанции признал, что это был технический сбой, то есть это был абзац, который выпал из компьютера в момент выведения печати с компьютера на принтер.
Корреспондент: Дело отправили на новое рассмотрение, но суд вновь не видит многочисленных нарушений со стороны сотрудников правоохранительных органов и факта фальсификации дела.
Светлана Шестаева: Самое главное, что у нас есть алиби. В наших материалах дела мы обнаружили штраф за административное правонарушение, выписанный 17-го числа, то есть в день задержания: дочь находилась в состоянии опьянения на территории метрополитена.
Корреспондент: По словам Евгении Шестаевой, когда ее привели в комнату полиции, сотрудница сразу же осмотрела ее и проверила содержимое сумки, после чего полицейские составили протокол об административном правонарушении. Допрос на суде одного из сотрудников подтверждает это. Вызывают подозрения и подписи Шестаевой на протоколах. Независимая экспертиза доказала, что лишь одна из них подлинная. Суд игнорирует эти и другие доводы защиты. Шестаева до сих пор находится в СИЗО в Печатниках.
Марьяна Торочешникова: Почему в большинстве уголовных дел, связанных с наркотиками, в приговорах можно увидеть «в неустановленное время», «в неустановленном месте», «неустановленные лица» что-то сделали, и на основании этого, когда вообще ничего не установлено, суд РФ выносит приговор? Как это вообще возможно?
Арсений Левинсон: Нет стимула устанавливать. Правоохранительная деятельность сводится к очковтирательству, к изображению каких-то усердных действий.
Марьяна Торочешникова: И этих людей осудили?
Алексей Федяров: Осудили и за сбыт, и за превышение, и за фальсификацию доказательств – дали шесть лет шесть месяцев, потом снизили до пяти с половиной лет.
Арсений Левинсон: Система благосклонна к своим.
Марьяна Торочешникова: Но про употребление же нет специальной статьи.
Алексей Федяров: Для того чтобы употребить, нужно взять в руки. А взял в руки – это уже приобретение и хранение.
Арсений Левинсон: Например, для марихуаны установлены более адекватные размеры наркотических средств, то есть значительным размером, с которым наступает уголовная ответственность, являются шесть граммов. И вот хранение и употребление до шести граммов марихуаны влечет только административную ответственность – до 15 суток, штраф от четырех-пяти тысяч рублей, а еще очень часто обязание пройти лечение и реабилитацию, но это не подпадает под уголовную ответственность.
Алексей Федяров: Есть показательные приговоры, и везде – 6,6, 6,5, 6,7 граммов – чуть побольше 6. Это классическая оперская история. Проблема еще в том, что эксперты ведомственные, сейчас они все в МВД и все подчиняются одному руководителю – опер, следователь и эксперты. Это связка. Следователь всегда на связи с экспертом. Возбуждено дело, эксперт говорит: «Ребята, у нас тут 5,5 грамма». – «У тебя что, чая нет или табака из сигареты?» И вот она, пожалуйста, смесь, и получилось уже 7 или 8 граммов.
Марьяна Торочешникова: А разве неважно, сколько там содержится именно конкретного вещества, за которое будут судить человека?
Алексей Федяров: Мой приятель, который был экспертом-химиком в Экспертно-аналитическом центре МВД в одном из субъектов, а теперь давно на пенсии, говорит: «Как я им завидую! Мы эту марихуану зубочисткой отделяли от примесей, чтобы взвесить. А сейчас тебе принесли, ты взвесил и можешь даже не высушивать».
Марьяна Торочешникова: А может, это и правильно – вот так сразу всех наказывать, чтобы другим неповадно было? И тогда вообще к наркотикам никто не притронется.
Арсений Левинсон: Это не работает. Во всем мире уже понимают, что это в первую очередь проблема здравоохранения, социальная проблема, которая должна решаться не уголовно-правовыми методами. В России, например, беда с наркологической помощью, у нас сотни колоний, в которых содержатся наркозависимые, и при этом на всю страну только четыре государственных реабилитационных центра, где наркозависимые могут получить реальную помощь. Центры хорошие, но это почти не поддерживается государством, и не принимается реальных мер для снижения уровня наркотиков в обществе.
Алексей Федяров: Наркотики абсолютно свободно ходят практически по всем зонам. Недавно в ярославской колонии был скандал – человек умер от передоза. Закрывают в основном студентов, людей до 30 лет. Ну, хорошо, они отсидят 10, 15 лет и выйдут к 30–40 годам. Ни образования, ни денег, ни связей, ни навыков… Из зоны строгого режима обычно выходят принудительно маргинализированные люди – и что, обществу станет от этого легче? И самое главное: эти люди перестают верить кому бы то ни было, а государству они просто никогда не будут верить.
Марьяна Торочешникова: Почти каждый четвертый российский заключенный сидит именно за наркотики. На одном из недавних заседаний Совета по правам человека при президенте России первый зам. директора ФСИН Анатолий Рудый предложил ввести для наркоманов замещающую терапию, что уменьшит число наркозависимых в местах лишения свободы.
Россия исключила для своих граждан, подверженных наркозависимости, возможность получать заместительную терапию. Подобный метод лечения используется более чем в 70 странах мира, в число которых входит и Украина. Поэтому после аннексии Россией Крыма в 2014 году около 800 наркозависимых остались перед выбором – уехать на материковую Украину или пройти детоксикацию в российских реабилитационных центрах. По данным ООН, после этого от 80 до 100 человек скончались в результате суицида или передозировки, хотя российские власти заявили, что из бывших пациентов заместительной терапии в Крыму скончалось семеро, и по другим причинам.
Корреспондент: Крымчанин Кирилл прогуливается по кладбищу в Симферополе, где похоронены его друзья: они умерли из-за того, что перестали получать заместительную терапию.
Кирилл: Многие после отмены заместительной терапии начали употреблять что попало, где что найдут, всякие психотропные вещи, которые очень сильно разрушают здоровье: тот же «крокодил» дает большой процент смертности.
Корреспондент: До 2014 года 806 крымчан получали от Украины заместительную терапию, но Россия полностью свернула эту программу. Кирилл вспоминает, как переживал резкую принудительную отмену терапии, искал нелегальные наркотики.
Кирилл: Чуть меньше года я не спал. Депрессия, раздражение – месяцев пять-шесть это точно было. Кости выламывало. Но самое худшее, что надо было опять что-то искать.
Антон Басенко, менеджер проекта в Альянсе общественного здоровья: Из этих 806 было всего 60 счастливчиков, которые смогли переехать в другие регионы Украины либо пройти полноценную детоксикацию.
Корреспондент: Ирина ухаживает за сыном с инвалидностью, поэтому не смогла ни продолжить терапию на подконтрольной Украине территории, ни пройти реабилитацию в России. Вспоминает, как в Крыму ее обещали вылечить без лекарств.
Ирина: Нас сразу предупредили, что медикаментозного лечения нет, нам будут внушать: бросайте, все будет хорошо, у вас изменится жизнь. Мы говорили, что мы больные люди, нам будет тяжело физически, а они отвечали: «Нет, это у вас в мозгах, все пройдет».
Корреспондент: Заместительная терапия – это не лечение от наркозависимости, так считает частный нарколог Асан Кадыров. После аннексии он переехал из Крыма и открыл свою клинику в Киеве.
Асан Кадыров: Метадоновая программа не решает вопрос лечения, не убирает наркотики, она только адаптирует человека к жизни. И это его право. Никто не имеет права взять и запретить это.
Корреспондент: Польза от такой терапии есть, говорит врач. Наркозависимые, которые принимали метадон или бупренорфин, реже совершали преступления, а если и болели ВИЧ, туберкулезом или гепатитом С, то начинали лечение, тем самым уменьшая масштабы эпидемий.
Марьяна Торочешникова: Заместительная поддерживающая терапия наркозависимых с использованием метадона и бупренорфина одобрена ООН и применяется во многих странах мира. Однако в России она противозаконна и встречает резкое противодействие со стороны представителей правоохранительных органов и значительной части врачебного сообщества. Например, на запрос Европейского суда по правам человека, на рассмотрении которого находится жалоба нескольких наркозависимых россиян, российские власти ответили, что введение программ заместительной метадоновой терапии повышает риски увеличения незаконного оборота наркотиков, роста уровня коррупции и угрозы терроризма.
Михаил Голиченко, адвокат: К настоящему времени заявителей в Европейский суд четыре, и все они считают, что отказ им, как людям, живущим с хронической зависимостью от опиоидов, является нарушением трех фундаментальных статей Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Это нарушение права на защиту от пыток, права на уважение частной жизни и права на свободу от дискриминации.
В 2014 году Европейский суд коммуницировал жалобу. Российская Федерация ответила на нее несколькими аргументами. Первый – это риски, связанные с заместительной терапией, в связи с тем, что якобы метадон и бупренорфин будут уходить на черный рынок. Другие риски – наркотизация страны, рост смертности, заболеваемости инфекционными заболеваниями, преступности, коррупции в системе здравоохранения, «разрушение потенциала страны, формирование терпимости к наркотикам, дестабилизация наркоситуации в России, дискредитация антинаркотической политики».
Мы от имени заявителей ответили, что если есть доступ к эффективным методам лечения, которые рекомендует Всемирная организация здравоохранения, то наркоситуация в стране стабилизируется, потому что люди, у которых в силу их хронического заболевания есть возможность для эффективного лечения, меньше употребляют или совсем не употребляют незаконные наркотики. По сути, происходит не дестабилизация наркоситуации, а, наоборот, подрыв черного рынка.
Далее доводы России были о том, что отечественные методы лучше. Здесь мы ссылались на данные ННЦ наркологии, на заявления директора ФСКН и представителей Министерства здравоохранения, многократно говоривших о том, что эффективность российской системы лечения наркомании крайне низкая. Люди вынуждены несколько раз в год проходить лечение, которое, как правило, заключается в детоксикации, а потом они выходят и через некоторое время очень высока вероятность того, что они опять начнут употреблять.
Для человека, живущего в России с опиоидной зависимостью, вне доступа к заместительной терапии, жизнь превращается в каждодневное преодоление тяжелейшего хронического заболевания. Без помощи государства, включая помощь в доступе к заместительной терапии, отношение к человеку можно приравнять к пытке.
Марьяна Торочешникова: Что нужно делать для того, чтобы тебя никогда не схватили за наркотики?
Алексей Федяров: Умереть!
Арсений Левинсон: Антинаркотическое законодательство и правоприменительная практика фактически разлагают правовую систему в России. Они устанавливают такие низкие требования к доказыванию преступления и такие широкие полномочия для сотрудников полиции, что незащищенными оказываются все. Если можно без доказательств преследовать наркомана, то дальше это можно будет делать в отношении любого. Полицию наделили правом направлять пешеходов на медицинское освидетельствование, а если ты отказываешься, то тебя привлекают к ответственности как за употребление наркотиков. А потом это распространяется на политических активистов, на любых неугодных. Если можно осудить наркозависимого человека, подбросив ему наркотики, то дальше можно осудить Оюба Титиева, как сейчас это происходит в Чечне, кристально честного человека, который точно не мог совершить это преступление. Осудить можно любого.
Марьяна Торочешникова: Насколько реально в современном российском суде добиться оправдательного приговора по наркостатье?
Арсений Левинсон: Царица доказательств – по прежнему признание вины, судебное соглашение. У нас десятые доли оправдательных приговоров, и люди понимают, что лучше признаться, и тебе дадут чуть меньше, чем сопротивляться (хотя на самом деле это не так).
Алексей Федяров: И именно наркодела привели к тому, что сам институт досудебного соглашения о сотрудничестве потерпел изумительный по глубине крах. В Новосибирске человек идет на соглашение о сотрудничестве, раскрывает небольшой синдикат, дает показания, участвует в оперативно-разыскных мероприятиях, и еще двух человек, организаторов этого небольшого, но очень организованного треста удается задержать с поличным. В итоге в отношении него дело не выделяют, направляют в суд, и он получает 12,5 лет, а эти два, которые не признают вину и борются до конца, получают по 11.
Арсений Левинсон: Заплатили, наверное. Коррумпированность этой системы тоже совершенно поразительна, у нас наказания очень часто продаются.
Марьяна Торочешникова: А правда, что сами оперативники предлагают заплатить им, чтобы прекратить дело?
Арсений Левинсон: Это, можно сказать, значительно смягчает градус репрессий. Если бы у некоторых людей не было возможности откупиться, они бы садились на 10–15 лет. Люди переписывают машины, дома, продают квартиры, для того чтобы откупиться от этих «оборотней в погонах». То, что доходит до судов, это десятая доля того, что «раскрывают» оперативники, кого они ловят, с кого собирают оброк.
Марьяна Торочешникова: А вообще есть эффективное решение проблемы?
Алексей Федяров: Вы не поверите, насколько это несложно при наличии политической воли. Нужно просто перестроить саму систему, убрать эту «палочную» систему и сказать: «Ребята, чем больше у вас в районе наркотиков, тем хуже». И поставить задачу по пресечению крупного трафика.
Арсений Левинсон: И надо перестать относиться к потребителям наркотиков как к преступникам. Это болезнь, и решать это надо соответствующими средствами. Но сейчас основную тяжесть уголовных репрессий несут именно потребители, нижнее звено: никогда нет раскрытия реальных сетей, крупных каналов поставки наркотиков. И у полиции нет стимула это делать, их задача – отчитаться о раскрытии тяжких и особо тяжких преступлений. У нас 40% женщин сидят в колониях за наркотики, чаще всего – за хранение.