почему ботаники так уродливы
Обаяние плохих парней или почему девочки не любят «ботаников»
Мы решили продолжить общение с этим интересным автором и пригласить вас пообщаться с ним в живую.
Обаяние плохих парней или почему девочки не любят «ботаников»
Конечно, здесь мы не будем обсуждать ученых занимающихся исследование растительного мира нашей планеты. Мы разберем переговорные стратегии плохих парней.
Когда-нибудь задумывались об обаянии «плохих парней»?
Потому, что женщина чувствует в таком поведении силу, готовность выйти за пределы навязанных обществом правил. «Плохой парень» — это источник адреналина для женщины, он делает ее жизнь интересно, непредсказуемой, он показывает, как можно жить вне рамок и правил. Он охотник, который заглядывает каждой женщине в глаза, а «ботаник» боится этого делать. Общение с ним позволяет узнавать мир за привычными границами.
Ученные-ботаники же заявят, что это просто признак высокого уровня тестостерона в крови. Как это связано с переговорами? Не торопитесь, связь обязательно будет найдена. Но высокий уровень тестостерона при переговорах с женщинами, мужчине-переговорщику точно не помешает.
Что мешает примерить на себя роль «плохого парня»?
Многое, в первую очередь страх, который является социальным регулятором. Как же защититься от привычного страха, «а что обо мне скажут другие, если я это сделаю»?
Первое, что поможет нам – это юмор. Что бы проверить серьезность безумной идеи, отнеситесь к ней на старте, как юмористической идее. Юмор резко обесценивает ситуацию, делает ее не серьезной. Юмор повышает ваш социальный статус, он делает вас более привлекательным и снижает осуждение со стороны других.
Но, если у вас с чувством юмора плохо, то лучше не рисковать.
Отнеситесь к ситуации, как к игре. Представьте себя, что вы просто участвуете, снимаетесь в игровом фильме, где вы главный герой и у вас есть право менять сценарий фильма. Если хотите пойти дальше, представьте, что вы вообще зритель, который сидит в пустом зрительном зале и смотрит современную комедию на производственную тему.
Если у вас трудно с воображением, и экран перед глазами не возникает, попробуйте перед началом переговоров вжиться в роль «плохого парня». Используйте метод Станиславского!
Выберите себя литературного или кинемотографического переговорщика. Это может быть кардинал Ришелье, Шерлок Холмс или Остап Бендер. Закройте глаза, представьте, что вы и есть этот самый литературный герой. Ваш мозг находиться в теле Остапа Бендера. Мысленным взором пробегитесь по своему новому телу, представьте, как вы одеты, во что вы одеты, как вам в этом, проговорите в слух (это важно). Потом пройдитесь по комнате, оглядывая привычные вещи взглядом Остапа. Произнесите несколько фраз из роли Остапа, прокричите несколько фраз из роли Остапа, почувствуйте реальность, как ее чувствовал Остап Бендер. Конечно, же, вжиться в роль гораздо проще на тренинге, где это делает тренер, но если вы напряжетесь, то вы сможете на какое-то время почувствовать себя «плохим парнем». Попробуйте запомнить это состояние на уровне телесных ощущений, ваше тело должно запомнить осанку, голос, манеру воображаемого героя. Ваша задача, вспомнить это состояние, когда вы сядите за стол переговоров.
Сделать это можно, вернувшись в ощущения тела или произнеся кодовую фразу с интонацией, манерой Остапа Бендера.
— Лед тронулся, господа присяжные заседатели. Командовать парадом буду я.
А дальше, не думайте о целях и задачах переговоров, отпустите свое тело, свое подсознание, и она все сделает в лучшем виде.
Но главное – это конечно внутренние установки, внутренние барьеры, именно они – основное препятствие для достижения цели, но все может поменять если не бояться рисковать, пробовать и анализировать. Ну, а если с этим есть сложности – приходите к нам на вебинар.
А теперь пару слов, про возможность пообщаться с Дмитрием в живую
21 октября 2014 года, 20:00 МСК мы проведем из нашей студии в Питере бесплатный вебинар «Нестандартная логика ведения переговоров, или, хочешь победить – нарушай правила».
За что никто не любит ботаников
Сейчас Пол Грэм — известный американский программист и предприниматель. Но в своё время в школьной столовой он обедал среди ботанов и неудачников. Книга Грэма «Хакеры и художники» ни разу не издавалась в России, но русскоязычные пользователи, разобрав на главы, перевели её самостоятельно. В этой важной для молодых программистов книге Грэм рассуждает о творчестве и бунтарстве в профессии. Татьяна Шатровская прочитала первую главу книги, где автор вспоминает, как сам был ботаником, и выделила из неё главные мысли о причинах непопулярности умных школьников.
Непопулярность ботанов почти никого не удивляет. И это довольно странно, если задаться тем же вопросом, который формулирует Пол Грэм: «Если они такие умные, почему они не могут понять, как устроена популярность, и справиться с системой так же просто, как они справляются с контрольными?» Почему умные школьники легко решают олимпиадные задачки, но не могут разобраться в механизме популярности среди сверстников, которые уступают им в уровне интеллекта?
Есть мнение, что умных школьников одноклассники недолюбливают, потому что завидуют им. Но Пол Грэм вспоминает, что в его школе ум не был тем качеством, которому стоило завидовать — это было неважно.
«При прочих равных школьники предпочли бы быть скорее с умными, чем с глупыми, но интеллект котировался гораздо ниже чем, например, внешний вид, обаяние или физическая сила».
Опять же, следует закономерный вопрос: так почему же умные школьники часто подвергаются нападкам, если интеллект в вопросе популярности почти ничего не значит? Пол Грэм считает, причина кроется в том, что они сами не хотят становиться популярными.
Конечно, это не значит, что ботаны хотят, чтобы их травили. Они были бы не против популярности, но не хотят этого достаточно сильно.
«Если бы кто-нибудь предложил мне сделку — стать самым популярным ребёнком в школе, но за это получить средний ум (можете смеяться надо мной), я бы не согласился», — рассказывает предприниматель.
Быть умными и делать большие вещи для ботанов несоизмеримо важнее, чем получить признание среди одноклассников. И по сравнению с ровесниками, которые посвящают борьбе за популярность каждый час своей жизни, они неизменно проигрывают.
Грэм сравнивает умение быть популярным с умением рисовать: многим кажется, что это врождённые способности, вот только те, кто по-настоящему хорошо рисует, провели за этим занятием много часов. Так и популярность — это не качество, а результат упорного труда.
Для ботанов этот труд особенно тяжёл, поскольку обычно противоречит их интересам: увлечения книгами, наукой, природой редко сочетаются с любовью к моде и вечеринкам.
«Они похожи на человека, который пытается играть в футбол, держа на голове наполненный стакан с водой. Другие игроки, которые могут сосредоточить своё внимание на футболе, легко у них выигрывают, и удивляются, почему ботаны такие неумелые».
Если бы непопулярность выражалась в простом игнорировании, школьникам было бы легче её переносить. Но многим «отличникам» пришлось пережить настоящую травлю. Пол Грэм называет несколько причин, по которым подростки жестоко издеваются над социально неадаптированными тихонями.
1. Дети жестоки по своей сути
2. Издеваясь над слабыми, дети чувствуют себя увереннее
«Люди, которые не уверены в своей позиции, попытаются укрепить её, жестоко обращаясь с теми, кого они полагают стоящими ниже. Я читал, что это причина, по которой бедные белые в США — наиболее враждебная группа для чёрных», — рассказывает Грэм. Участие в травле позволяет детям почувствовать себя более уверенными.
3. Это часть механизма популярности
Популярность, пишет автор, зависит не только от личной привлекательности, но и от альянсов. Чтобы удержаться вверху школьной социальной иерархии, дети вынуждены совершать поступки, которые укрепят их положение. Общий враг — объект травли — сплачивает школьников и выгодно подчёркивает их превосходство. Акцентируя внимание на чьих-то недостатках, легче отвлечь внимание от собственного несовершенства — этот принцип, часто используемый в политике, работает и здесь.
«В этом нет ничего личного»
Если школьники травят своего одноклассника, это не обязательно значит, что они его ненавидят. В этом действительно нет ничего личного: им просто нужно кого-то преследовать. А преследовать ботанов наиболее безопасно: они безобидны и находятся в самом низу школьной иерархии.
Пол Грэм замечает, что форма школьной иерархии — не пирамида, как принято думать, а, скорее, два соединённых основаниями конуса. В нижней части находится небольшая группа «лузеров», вверху — самые популярные ребята, которых тоже мало. Как правило, они в преследованиях не участвуют: им это не нужно. За счёт ботанов самоутверждаются «нервные середнячки», которых в школе большинство. Если самые популярные подростки могут позволить себе самостоятельно выбирать линию поведения, то те, кто находится посередине, сделав неверный шаг, могут сами оказаться внизу.
«Одна моя знакомая сказала, что в старших классах ей нравились ботаны, но она боялась заговаривать с ними, так как другие девочки подняли бы её на смех, — рассказывает Грэм. — Непопулярность — это заразная болезнь. Дети, слишком хорошие для того, чтобы мучить ботанов, всё равно будут их игнорировать для самозащиты».
«Я думал, что проблема во мне»
Неуверенные в себе школьники часто принимают издевательства одноклассников на свой счёт. Не имея опыта общения с другим миром, кроме школьного, они убеждаются, что не соответствуют общепринятым нормам. Пол Грэм объясняет это тем, что на самом деле ботаны уже в школе мыслят категориями мира взрослых: они задумываются о вещах, которые имеют значение в реальном мире, а вещи, которые кажутся важными их ровесникам, для них не имеют смысла. Без опыта и уверенности взрослого человека, из-за своей непохожести они становятся изгоями.
«Так как я не соответствовал этому миру, я думал, что какая-то проблема во мне, — вспоминает Грэм. — Я не понимал, что ботаны не соответствуют этому миру по той причине, что они находятся на шаг впереди. Мы были немного похожи на взрослого, которого внезапно засунули обратно в старшие классы школы. Он не знал бы, какую одежду надо носить, какую музыку слушать и какой жаргон использовать. Он бы выглядел среди детей как полный чужак. Но этот взрослый знал бы достаточно, чтобы не заботиться о том, что думают другие дети. У нас же не было такой самоуверенности».
Что происходит с ботанами после школы
В большинстве случаев люди не утрачивают свой интеллект с возрастом. И всё же понятие «ботаны» есть только в школе. Вырастая, они становятся просто умными людьми. Согласитесь, среди взрослых не принято травить людей, которые хорошо и много работают.
Грэм не склонен объяснять это тем, что взрослые просто сознательнее детей, — к тому же с этим утверждением можно поспорить. С его точки зрения, непопулярность ботанов в школе не распространяется на их дальнейшую жизнь по вполне понятным причинам.
Во-первых, в мире взрослых ценится не столько умение «быть приятным» и правильно вести себя в обществе, сколько способность находить верные ответы и добиваться реальных результатов, в чём ботаны имеют значительное преимущество.
Во-вторых, реальный мир гораздо больше школы, и бывшим «отличникам»-одиночкам проще найти единомышленников.
«В большом озере даже самые маленькие организмы могут набрать критическую массу, собравшись вместе, — пишет предприниматель. — В реальном мире ботаны собираются и формируют свои собственные общества, основанные на ценности интеллекта».
Более того, социальная неадаптированность и чудаковатость в университете нередко становится своеобразной «фишкой» увлечённых наукой студентов, только добавляя им тех самых очков популярности, которых так не хватало в школе.
Почему взрослые ничего не делают
Многие взрослые просто не понимают, как дети обращаются друг с другом. Информацию о том, что подростки могут быть очень жестоки, они воспринимают так же, как новости о пытках в странах третьего мира, — предпочитают не думать о таких неприятных вещах.
«Учителя государственных общеобразовательных школ занимают примерно ту же позицию, что и тюремные надсмотрщики. Главная задача надсмотрщиков — это удержать заключённых на их местах. Им нужно их кормить и по возможности следить, чтобы заключённые не убили друг друга».
Сделать что-то сверх этого минимума удаётся редким учителям, и в вопросе организации социальной иерархии школьники оказываются предоставлены сами себе.
Взрослые, которые имеют представление об издевательствах и травле, возлагают вину на переходный возраст. Они ничего не делают, потому что считают, что это нормально и неизбежно, объясняя любое неадекватное поведение подростков «буйством гормонов».
«У меня не вызывает доверия теория, что с 13-летними подростками действительно что-то не в порядке, — пишет Пол Грэм. — Если причина в физиологии — так должно было быть всегда и везде. Но являлись ли все монгольские кочевники нигилистами в 13 лет? Я прочёл немало книг по истории, но я нигде не видел ссылки на этот „универсальный“ факт до двадцатого столетия. Подростки-подмастерья в эпоху Ренессанса выглядят радостными и энергичными. Разумеется, они подшучивают друг над другом и дерутся, но они не выглядят сумасшедшими».
Что доводит подростков до безумия
Жизнь современных подростков Пол Грэм называет «поистине жалкой». Они не играют сколько-нибудь значимой роли в обществе, взрослые не дают им делать ничего настоящего, и эта ежедневная бессмысленность заставляет подростков самих придумывать правила.
«Подростки-подмастерья в эпоху Ренессанса были служебными собаками. Современные тинейджеры — невротичные болонки, — пишет Грэм. — Раньше подростки играли гораздо более важную роль в обществе. В доиндустриальные времена они все были подмастерьями того или иного сорта — в магазинах, на фермах, в судах. Их не собирали вместе, чтобы они создавали собственные сообщества. Они были младшими членами взрослых сообществ».
Сейчас взрослые не могут найти применения подросткам, так как работа становится всё более специализированной и требующей особых навыков, и школьники не могут проявить себя в стоящем деле. Если раньше дети начинали работать самое позднее в 14 лет, то сейчас молодые люди нередко впервые приступают к работе только в 21-22 года.
Большинство современных детей слабо представляют, чем занимаются в офисах их родители. Они не видят связи между учёбой в школе и работой, а взрослые, в свою очередь, не могут найти детям полезного применения в своей сфере занятости. «Взрослые сдают подростков в школу по пути на работу примерно так же, как собаку сажают на цепь, уезжая на выходные. Официальное предназначение школ — учить детей. На самом деле их основное предназначение — держать детей запертыми в одном месте в течение значительной части дня, чтобы взрослые могли заниматься своими делами».
Главное, чего школы требуют от детей, — это вовсе не блестящие успехи в учёбе или развитые душевные качества. Выше всего учителя ценят прилежание.
«Я потерял веру в такие слова, как „личность“ и „честность“, поскольку я подвергся в школе обману со стороны взрослых, — рассказывает Пол Грэм. — Взрослые использовали эти слова в единственном смысле — покорность. Дети, которых хвалили за эти качества, были в лучшем случае упорными тупицами, а в худшем — поверхностными болтунами. Если это называлось „личностью“ и „честностью“ — я не хотел бы иметь с этими понятиями ничего общего».
Ботанам в школах приходится тяжело, это факт. И немногие из них могут надеяться на внезапное изменение в поведение одноклассников или помощь взрослых. Пол Грэм считает, что простое понимание ситуации должно сделать её менее болезненной. Школа — это не реальная жизнь, а искусственно созданная замкнутая система. Ботаны — не неудачники, даже если так считают их ровесники. И всё это временно: выйдя в большой мир, ботаны, возможно, окажутся более подготовленными, так как всё это время стремились делать реальные важные вещи, вместо того, чтобы гнаться за иллюзорной популярностью.
Почему ботаники так уродливы
Александра Сергеевна Гончаренко
Алексей Анатольевич Чейкин
Elena Vadimovna Shelemekh
«Все что нас не убивает делает нас сильнее»
Украина, Кривой Рог
Виктор Тихонович Демура
«Учиться, учиться, учиться»
Виктория Андреевна Турбина
Лариса Валерьевна Волкова
Анастасия Геннадьевна Меркулова
Поднять запись
Сергей Андреевич Захаров
«Жизнь прекрасна, небо сине.»
Сергей Андреевич Захаров
«Жизнь прекрасна, небо сине.»
В средней школе мои акции постепенно росли. Началось половое созревание; я неплохо играл в футбол; я открыл скандальную подпольную газету. К выпускному классу я уже был вполне себе ничего; со мной даже встречалась одна признанная красавица класса. Так что плюсы популярности я тоже на себе испытал.
Почему? Сегодняшнему школьнику вопрос покажется дурацким. Факт настолько самоочевиден, что странно вообразить другое. Однако другое бывает. В начальной школе наличие мозгов не превращает тебя в изгоя. Да и в реальном мире мозги не вредят. И, насколько я знаю, в большинстве стран проблема так остро не стоит. Но в типичной американской средней школе мозги с немалой вероятностью усложняют жизнь. Почему?
Там, где я учился, ум просто особо не котировался. Он не вызывал у детей восторга или презрения. При прочих равных, дети предпочитали быть умными, а не тупыми, однако интеллект значил гораздо меньше, чем, скажем, внешность, харизма или спортивность.
Переживай нерды из-за популярности не меньше остальных, добиться ее им оказалось бы сложнее. Популярные дети учатся быть популярными, жаждать популярности, как нерды учатся быть умными и жаждать быть умными: у родителей. Нердов учат искать верные ответы; популярных детей учат быть милыми.
Немногие умные дети в состоянии уделять популярности необходимое внимание. Если они не красавцы, не природные атлеты и не родственники популярных детей, скорее всего, они станут нердами. Вот поэтому жизнь умных людей кошмарнее всего примерно между одиннадцатью и семнадцатью годами. В этот период жизнь строится на популярности больше, чем до или после.
Нерды легче мирились бы с непопулярностью, если бы их просто игнорировали. Увы: непопулярность в школе означает активную травлю.
Кроме того, дети мучают нерда, чтобы чувствовать себя лучше. Плывя в воде, поднимаешься, от воды отталкиваясь. В любой социальной иерархии люди, не чувствующие себя уверенно, подчеркивают собственный статус жестокостью по отношению к тем, кто вроде бы стоит еще ниже. Я читал, что как раз по этой причине малоимущие белые американцы наиболее враждебны к черным.
Так делает политик, желающий отвлечь избирателей от упадка в стране: если реального врага нет, его можно придумать. Выделяя и третируя нерда, дети объединяются: нападая на чужака, они превращаются в «своих». Поэтому хуже всего, когда травит группа. Любого нерда спросите: группа детей издевается гораздо ужаснее, чем какой угодно садист-одиночка.
Может, нердов этого утешит: лично к ним это не имеет отношения. Группа детей, которая объединяется и тебя травит, действует точно так же, как группа взрослых, которая объединяется и идет на охоту. Вообще-то они тебя не ненавидят. Им просто нужно кого-то травить.
Подросток зарабатывает очки, отдаляясь от непопулярных детей, и теряет очки, к ним приближаясь. Одна моя знакомая рассказывала, что в школе ей нравились нерды, но она боялась, что девчонки ее засмеют, если увидят, как она с нердами общается. Непопулярность заразна; добрые дети, не желающие травить нерда, все равно отторгают его в рамках самообороны.
Неудивительно, что умные дети в средней школе, как правило, несчастны. Их интересы не позволяют тратить время на популярность, а поскольку популярность напоминает игру «выиграй, или проиграешь», умный ребенок становится общешкольной мишенью. И что всего страннее, кошмарный сценарий разворачивается без чьего-либо злого умысла, просто вырастая из ситуации.
Для меня ужаснее всего оказалась неполная средняя, где детская культура груба и незрела, а различия, которые позже выделят умных детей, едва зародились. Почти все, с кем я говорил, согласны: надир имеет место где-то между одиннадцатью и четырнадцатью годами.
У меня это был восьмой класс, двенадцать-тринадцать лет. В тот год случился скандал: одна учительница подслушала разговор девчонок на автобусной остановке и была так потрясена, что на следующий день целый урок красноречиво умоляла нас быть подобрее друг к другу.
Почему реальный мир благосклоннее к нердам? Может, потому, что населен взрослыми, а они слишком зрелые, чтобы друг друга травить? Вряд ли. В тюрьмах взрослые явно друг друга травят. И светские дамы, по-видимому, тоже: в Манхэттене жизнь женщин местами напоминает среднюю школу со всеми ее мелочными интригами.
Как если бы взрослого вдруг запихнули обратно в среднюю школу. Он бы не знал, какую одежду носить, какую музыку слушать, какими словечками пользоваться. Детям он казался бы абсолютным чужаком. Но взрослый уверен в себе, ему плевать на мнение детей. У нас такой уверенности не было.
Там, где я вырос, было ощущение, будто некуда идти и нечего делать. И не случайно. Пригороды специально так устроены, они отгораживаются от внешнего мира, потому что вовне детям грозят опасности.
Детей держат в тюрьмах; ладно. Но меня тревожит, что а) им об этом не сообщают, б) тюрьмами правят в основном заключенные. Детей на шесть лет отправляют в школу заучивать бессмысленные факты. Будто так и надо: посылают в мир, которым правит каста гигантов, что носятся за продолговатым бурым мячиком. А если дети в этом сюрреалистичном коктейле артачатся, их обзывают «неприспособленными».
Детям тяжело жить в перекрученном мире. Не только нердам. Как любая война, он пагубен и для победителей.
Раньше подростки явно больше уважали взрослых, потому что взрослые прекрасно умели все то, чему подростки только учились. Сейчас большинство детей понятия не имеют, чем занимаются их родители в далеких офисах, и не видят связи (поскольку она весьма условна) между школьной учебой и взрослой работой.
В средней школе на французском мы читали «Отверженных» Гюго. Вряд ли кто-нибудь из нас достаточно хорошо знал французский, чтобы продраться через этот громадный том. Как и одноклассники, я просто читал конспекты. На контрольной обнаружились странные вопросы. Куча длинных слов, которые учитель не использовал. Откуда эти вопросы взялись? Из тех же самых конспектов. Учитель ими тоже пользовался. Мы все только притворялись.
Когда требуется ранжировать элементы без внятных критериев, говорят, что ситуация скатилась к конкурсу популярности. Что и происходит в большинстве американских школ. Реальной задачи у группы нет, поэтому отсутствует естественная мера эффективности для обоснования статуса. В итоге статус зависит не от реальных экзаменов, а в основном от способности индивидуума повысить собственный статус. Как при дворе Людовика XIV. Внешнего оппонента нет, поэтому дети оппонируют друг другу, безжалостно конкурируя на выживание.
Бездарность американских школ не просто на шесть лет делает ребенка несчастным. Она взращивает бунтарство, которое отгораживает ребенка от того, чему он по идее должен учиться.
Плохое руководство взращивает бунт; мысль не нова. И тем не менее власти ведут себя так, будто наркотики и есть причина всех проблем.
Нердам, которые сейчас учатся в школе, не стоит предвкушать революцию. Быть может, однажды тяжеловооруженный отряд взрослых спустится на вертолете и вас спасет. Но скорее всего, случится это не в ближайшие недели. Любой немедленный прогресс в жизни нерда должен исходить от самих нердов.
Жизнь к вам жестока не потому, что гормоны превращают всех вас в чудовищ (как считают ваши родители), и не потому, что жизнь жестока в принципе (как считаете вы). Жизнь жестока, потому что взрослые, которым больше нет от вас никакой экономической пользы, бросили вас тратить годы в обществе друг друга без малейшей реальной цели. Жизнь в любом таком обществе поистине кошмарна. Бритва Оккама: других причин подростковых несчастий можно и не искать.